Отправлено: 23.06.06 09:46. Заголовок: ПОЛИТ//К 65-летию начала Великой Отечественной войны

Промахи Кремля, или Неуемные амбиции Сталина

К 65-летию начала Великой Отечественной войны
1 сентября 1939 года германская армия вторглась в Польшу, что послужило началом Второй мировой войны. Гитлер принял на себя командование вооруженными силами и навязал собственный план ведения войны, несмотря на сильное сопротивление руководства армии, в частности, начальника Генерального штаба армии генерала Л. Бека, который настаивал на том, что у Германии недостаточно сил для победы над союзниками (Англией и Францией), объявившими войну Гитлеру. После захвата Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии и, наконец, Франции Гитлер – не без колебаний – решился на вторжение в Англию. В октябре 1940 года он издал директиву о захвате Великобритании под кодовым названием «Морской лев».

В планы Гитлера входило и завоевание Советского Союза. Считая, что время для этого настало, Гитлер предпринял шаги для обеспечения поддержки Японии в ее конфликте с США. Он надеялся, что таким образом удержит Америку от вмешательства в европейский конфликт. Все же Гитлеру не удалось убедить японцев в том, что война с СССР принесет успех, и позже ему пришлось столкнуться с обескураживающим фактом советско-японского пакта о нейтралитете.

Не желая воевать на два фронта, Гитлер предло-жил подписать советско-германский договор о ненападении. Договор обещал Советскому Союзу не только мир, но и расширение западных границ. До этого Советский Союз вел переговоры с Англией и Фран-цией о создании «антигитлеровской коалиции». Внезапно эти переговоры были прерваны, а 23 августа 1939 года в Москву прибыл ми-нистр иностранных дел Герма-нии Иоахим фон Риббентроп.

До этого, в течение 1930-х годов, антифашизм был офи-циальной советской полити-кой. Против фашизма и нациз-ма выступали коммунисты во всем мире. Поворот был настолько неожиданным и неве-роятным, что в Москве даже не нашлось немецкого флага со свастикой для встречи высоко-го гостя. Флаг был взят из съе-мочного реквизита антифашистских фильмов.

Риб-бентроп и Вячеслав Молотов подписали Договор о ненапа-дении. В строго секретном до-полнительном протоколе к нему говорилось о разграни-чении «сфер интересов» в Восточной Европе. В советскую «сферу интересов» входили Эсто-ния, Латвия, Литва, Правобережная Польша и Молдавия.

Во время встречи с Риббентропом в Кремле Сталин произнес тост: «Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера. Я хотел бы поэтому выпить за его здоровье». Второй тост Сталин произнес за Гиммлера, «человека, который обес-печивает безопасность германского государства». Представляя гостю Л.Берию, Сталин шутливо сказал: «Это наш Гиммлер». Риббентроп немного позднее делился впечатлениями со своим итальянским коллегой; «Я чувствовал себя в Крем-ле, как среди старых партийных това-рищей».

Сразу же после того как договор был подписан, прекрати-лась антифашистская кампания в советской печати. Зато Англию и Францию теперь называли «поджигателями войны».

31 октября 1939 года, выступая перед Верховным Советом СССР, В.Молотов заявил: «Идеологию гит-леризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить си-лой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываясь фальшивым флагом борьбы за демократию».

Спустя не-делю после подписания со-ветско-германского договора началась Вторая мировая война. 8 сентября Вячеслав Мо-лотов поздравил Гитлера с «успехами» в Польше. 17 ок-тября в 5 часов утра Красная армия перешла границу и заняла Правобережную Польшу. На следующий день «Правда» напечатала советско-герман-ское заявление о том, что вой-ска двух стран «восстанавли-вают в Польше порядок и спо-койствие, нарушенные рас-падом польского государства».

Советский поэт Василий Лебедев-Кумач сочинил об этом такую частушку:

Панской Польши нету больше.
Хитрой ведьмы нет в живых,
Не захватит в лапы Польша
Наших братьев трудовых.

Вячеслав Молотов так разъяснял депутатам Верховного Совета это событие: «Оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной ар-мии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора».

22 сентября 1939 года в Бре-сте состоялся совместный со-ветско-германский военный парад. Вновь рядом были под-няты государственные фла-ги — советский с серпом и молотом и немецкий со сва-стикой. Парад принимали комбриг С.Кривошеев и ге-нерал X. Гудериан.

Польские войска почти не сражались против Красной армии. Тем не менее в советском плену оказались около 130 тыс. польских солдат и офицеров. Часть из них отпустили домой, часть – передали Германии. Остальных, в основном офицеров, разместили в лагерях НКВД для военно-пленных. Офицеры требовали осво-бождения, ссылаясь на то, что Совет-ский Союз Польше войну не объявлял. Не скрывали они и своей враждебно-сти к Германии. Весной 1940 года, чтобы «закрыть вопрос», решено было ликвидировать большинство пленных поль-ских офицеров. В апреле-мае они были расстреляны, причем значительная часть – в Катынском лесу под Смоленском. Всего были казнены 21 857 офи-церов.

Семьи всех расстрелянных (почти 60 тыс. человек) тогда же сослали в Сибирь и Казахстан. О судьбе своих мужей и отцов они пока ничего не зна-ли. Лишь в 1943 году, когда немцы обна-ружили их могилы в Катынском лесу, слухи об этом стали доходить до род-ных. Вплоть до 1989 года Советское пра-вительство утверждало, что в расстре-ле поляков виновны германские вла-сти. Затем оно признало, что расстрел произвели сотрудники НКВД по прика-зу высшего руководства.

В сентябре-октябре 1939 года по требова-нию Советского Союза страны Прибалтики заключили с Москвой «договоры о взаимопомощи». В Литву, Латвию и Эстонию вошли части Красной армии. Ми-нистр иностранных дел Литвы Юозас Урбшис вспоминал: «Тыся-чи литовцев проснулись однажды утром от нарастающего роко-та моторов. Но никакого кровопролития не было. Советских вои-нов встречали с цветами, хлебом-солью. Советские солдаты уда-лились в места расквартирования и просто не напоминали о себе. Конечно, было бы смешно утверждать, что все литовцы с востор-гом отнеслись к происшедшему. Но всё же тогда, в 1939 году, была атмосфера дружелюбия».

На советских солдат боль-шое впечатление произвели за-полненные товарами прилавки магазинов. Они говорили, что, вероятно, «народ здесь живёт бедно, раз не может скупить все товары, которые есть в ма-газинах».

Спокойствие сохранялось до лета 1940 года.

В июне со-ветское руководство предъ-явило прибалтам ультиматум. Из-за враждебного отношения местного населения к советским солдатам и бездеятельности местных властей «предлагались» отставка правительств и дополнительный ввод советских войск. При-балтийские страны приняли все условия ультиматумов. Для того чтобы утвердить состав новых правительств, из Москвы в Эсто-нию был послан Андрей Жданов, в Латвию — Андрей Вышинский, в Литву — Владимир Деканозов.

Примерно через месяц в трех странах состоялись выборы в парламенты. Голосовать на выборах можно было за единствен-ный официальный список «трудового народа» — с одинаковыми программами во всех трех республиках. «Голосовать приходилось, так как каждому избирателю в паспорт ставился штамп. От-сутствие штампа удостоверяло, что владелец паспорта — это враг народа, уклонившийся от выборов и тем самым обнаруживший свою вражескую сущ-ность», — писал о выборах 1940 года в Прибалтике очевидец событий лауреат Нобелевской премии по литературе Чеслав Милош.

До окончания выборов ни в программах, ни устно ни слова не говорилось о возможном присоединении к Советскому Сою-зу. Некоторых коммунистов, которые по наивности намекали на это, строго одергивали. Кое-где прямо объясняли, что лозунг присоединения к СССР может привести к организованному бой-коту и срыву выборов. Но как только выборы состоялись, присоединение Литвы, Латвии и Эстонии к СССР оказалось вдруг единственно допусти-мым и не подлежащим обсуждению.

Залы заседаний новоизбранных «парламентов» уже были с особой торжественностью украшены портретами И.Сталина и В.Ленина, советскими гербами. На первом же заседании эти пар-ламенты единогласно приняли решение войти в состав Совет-ского Союза.

Аресты и высылки начались в Прибал-тике еще до проведения выборов. Но особенно широкий размах массовые депортации приобрели в июне 1941 года, перед са-мым началом войны. Высылали в первую очередь чиновни-ков, офицеров, священников, учите-лей. 14 июня из Латвии, Эсто-нии и Литвы были депортированы де-сятки тысяч людей. Высылали семьями, при этом главы семей отправлялись в лагеря, а семьи — в ссылку. Лишь на вокзале они узнавали о предстоящем расставании. Кое-где высылки привели к вооружённому сопротивлению местных жителей. Историк Георгий Фёдоров, тог-да красноармеец и очевидец событий, вспоминал: «Стерпеть репрессии верующая, католическая, не потерявшая человеческого достоинства, главным образом крестьянская Литва не могла и не хотела. Народ восстал, прежде всего крестьянство, а оно составляло около 80% населения Литвы. Все чаще, не ус-певали энкавэдэшники ворваться в дом ксендза или окружить хутор, как начи-нали греметь выстрелы, из леса появля-лись защитники в деревянных башмаках-клумпасах и соломенных шляпах, украшенных вечнозеленым цветком – рутой, которая стала их символом, и тут происходило нечто вроде шахматной рокировки: энкавэдэшники отступали, а мы выдвигались вперед и завязывали бой с партизанами».

22 июня 2006, 07:42 Валерий Яременко

 Отправлено: 26.07.11 14:10. Заголовок: Нападение Гитлера на СССР 22 июня 1941-го было вероломным. Но не внезапным

Документы разведки не горят
Нападение Гитлера на СССР 22 июня 1941-го было вероломным. Но не внезапным

Николай Долгополов
"Российская газета" - www.rg.ru
21.06.2011, 00:00

"Агрессия" - внушительный сборник в 576 страниц с подзаголовком "Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации".
Снят гриф "сов.секретно"

Берешь фолиант и поначалу: ну, какой здоровый. Начинаешь читать и не оторваться. В сборнике документы из архива СВР, которые разведка добывала и представляла высшему руководству страны в основном накануне вероломного и внезапного нападения Гитлера на СССР 22 июня 1941 года.

Прочитав книгу, убеждаешься: нападение действительно вероломное. Но внезапным назвать его никак нельзя.

Материалы, добытые разведкой прямо из Берлина, из Англии, Франции, Японии... взывали и доказывали: скоро неизбежная война. Главный адресат, который получал их всегда и первым, - Сталин.

Довольно часто документы под грифом "сов.секретно" читали и другие высшие руководители страны. Сегодня, накануне 70-летия начала войны с огромного массива ценнейших донесений снят гриф секретности.

Наш собеседник - генерал-майор СВР, историк Лев Филиппович Соцков, проделавший титаническую работу по составлению сборника.

Сначала ему слово, а потом вопросы, ответы на которые неожиданно откровенны.
Монолог от первого лица

- Июнь 1941-го - особое время в истории нашего народа, это величайшая трагедия. Почему взялся за книгу? В последние годы сталкиваемся с такими толкованиями, связанными с войной, которые - чистая фальсификация.

К великому сожалению, в авангарде идут соседи - Прибалтийские страны, Польша, до недавней поры - даже Украина. Вся политическая и хронологическая составляющая грядущей войны - 1938-й - 1941-й. 1938-й - начало подготовки сценария Мюнхенского соглашения, заканчивается сборник информацией, поступавшей до 22 июня, и некоторыми аналитическими документами, полученными разведкой чуть позже.

Что дает эта подлинная, не сокращенная, не приглаженная документация. Во-первых, вскрывает закулисье европейской политики. Во-вторых, и очень важных, показывает, в какой мере политическое руководство нашей страны было информировано о происходивших военно-политических процессах. В-третьих, она, конечно, показывает, в какой мере разведка исполняла свою функцию: заблаговременно информировать руководство о наиболее важных событиях и изменениях в международной обстановке. И, наверное, даже точно, важнейшая часть - рассекреченные нами документы, получаемые руководством страны с января по 22 июня 1941-го. Мы впервые обнародовали множество материалов в дополнение к тем, что приходили из наших резидентур. А информация из резидентур публикуется полностью.

Идут спекуляции: разведка докладывала в Кремль и дезинформацию, в том числе о датах нападения. Это не так. Да, поступали донесения от подставы германских спецслужб нашему резиденту в Берлине Кобулову. Случилось так, что после разгрома, учиненного Берией в зарубежных резидентурах в 1937-1938 гг., работать там было некому. И в самый критический момент резидентом в Берлине оказался брат заместителя Берии - Кабулов, который пришел на важнейшую должность с рядовой бухгалтерской работы и в разведке ничего не смыслил. Ему и был подставлен агент "Лицеист", который пытался подсовывать дезинформацию. И, знаете, сообщения этого фашистского источника мы тоже поместили, чтобы остаться честными перед общественным мнением. То были умозрительные суждения самого общего плана, резко отличавшиеся от информации других агентов.

Корректная, надежная информация приходила от наших источников в аппарате Геринга и Гиммлера. Люди сработали.
Начальник разведки ручался головой

17 июня 1941 г. начальник внешней разведки Фитин лично докладывал Сталину о предстоящем нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. На прием к нему он прибыл вместе с наркомом Меркуловым. Надеюсь, вы понимаете, что когда начальник разведки докладывает информацию лично, ручаясь за ее корректность и достоверность, то вопрос без всякого переносного смысла мог в тогдашней ситуации стоить ему головы. Фитин взял на себя эту миссию, подтвердив: информация полностью соответствует действительности. Она заключалась и в том, что наш агент "Старшина", офицер штаба военно-воздушных сил Германии, сообщил: из всех документов, прошедших через его руки, следует, что все приготовления к вторжению закончены, вермахт находится в режиме ожидания. Это может случиться завтра или послезавтра, через несколько дней, но не позже.

Была информация и от источника в аппарате Гиммлера. Известный теперь Леман, агент Брайтенбах, вызвал нашего работника Журавлева на внеурочную встречу и сообщил даже дату - 22-е. А последний документ до 22 июня, он только-только рассекречен, это телеграфная информация из стран - будущих союзников Германии в войне - Финляндии, Румынии, Венгрии и Рима. Они исключительно доказательны, ибо в них описываются такие детали, которые вообще не оставляли никаких сомнений: и политическое, и чисто военное решение о предстоящем нападении принято. Так из Финляндии докладывали, что одна их армия блокирует Ленинград, другая - Мурманск. А в финских портах шла массированная высадка немецких войск. Резидент добавлял: проводится мобилизация по меркам военного времени. И что даже командный пункт финской армии перебазировался, как того и требуют условия войны, в железобетонный бункер под Хельсинки. А последняя телеграмма, тоже весьма впечатляющая и впервые разрешенная к публикации, пришла из Рима. Расшифрована руководству 20-го. Посол Италии в Берлине докладывает в Рим для передачи Муссолини, что он был вчера приглашен в верховное командование германских вооруженных сил, где ему было сообщено, что вторжение немецкой армии на территорию СССР пройдет в период с 20 по 25 июня.

Информация о вторжении шла с января 1941-го по нарастающей. Докладывались детали. Сначала об аэрофотосъемке наших объектов - военных и промышленных. Немцы осуществляли ее очень массированно с территории генерал-губернаторства в Польше и из сопредельных стран - Финляндии, Северной Норвегии. Использовалась техника высокого разрешения. Наш источник в главном штабе немецких Люфтваффе докладывал: снимки великолепные, "они уже конкретно преобразуются в материал для оформления цели бомбардировок". Немцы понимали, что дороги в России не очень - плохие шоссейные и никудышные грунтовые, так что основные способы перевозки техники - железные дороги. Железнодорожные узлы и развязки стали первыми целями бомбардировок. Так они считали возможным блокировать и парализовать возможность маневра нашей армии. Если подсчитать, то 30 подобных тревожных донесений докладывались наверх.

Любопытно, что "Старшина", прекрасно разбиравшийся в вопросах авиации, даже выступал с рекомендациями, какие ответные меры следует применять. Какие объекты в Германии подвергнуть бомбардировке, чтобы нарушить систему снабжения, произвести соответствующий психологический эффект.

Выделю донесения из НКГБ Украины и Белоруссии: информация шла исключительно обширная, в основном визуальная - из погранвойск, из других подразделений, где действовала госбезопасность, была исключительно обстоятельной. И здесь мы приводим массу таких донесений. Вот докладывают: идет беспрерывное пополнение частей живой силой и техникой, которая дислоцируется на территории генерал-губернаторства. Готовятся средства для форсирования водных преград. Оборудуются в большом количестве полевые аэродромы для сосредоточения авиации. Склады боеприпасов и горючего - полевые. А со второй половины июня поступающие с германских предприятий боеприпасы выгружались на грунт, Любой мало-мальски разбирающийся скажет вам, что речь об использовании идет не о неделях, только о днях.

Вся сумма сообщений, опубликованных в виде рассекреченных архивных материалов, свидетельствует о том, что информация была полной, подтверждала: политическим руководством Рейха принято не только чисто политическое решение о начале войны, но и военное. Известны и группировки.
Нападение не было "внезапным"

В документах все это выглядит еще более убедительно. Формулировки четкие, выпуклые, иных толкований не допускающие. Возникает вопрос: откуда же тогда возник термин "о внезапном нападении"? Я придерживаюсь твердого убеждения и заложил этот тезис в небольшую вступительную статью к книге "Агрессия". Термин "о внезапности нападения" был выдвинут нашим руководством из таких соображений: хотели хоть как-то объяснить советскому народу катастрофические неудачи, постигшие нас на первом этапе войны.

Только подумайте, вся сумма этой информации легла на стол Сталину, А из мемуарной литературы выясняется: далеко не всеми сведениями он делился даже с нашими высокопоставленными военными. Сказать заранее, что нарком обороны или начальник генерального штаба обо всем знали, трудно. Может быть, и не все. Но Сталину докладывалась вся, подчеркиваю, ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ, и он ею владел.

Все-таки под нажимом наркома Тимошенко и начальника генерального штаба Жукова вечером 21 июня убедили Сталина дать ориентировку в войска о приведении в полную боевую готовность. Он в конце концов такую команду дал, директива была быстро подготовлена там же, в Кремле, и, зачитанная вслух, подписана Тимошенко и Жуковым и ушла в войска. Считается, что пока расшифровывали, пока доводили до рядового звена, прошло время. И, кончено, опоздали. К моменту нападения многое не было готово. Но хочу обратить ваше внимание на ключевую первую фразу документа. В ночь с 21 на 22 июня может произойти "внезапное нападение" гитлеровской Германии на СССР. Потом указание частям - дислокация, рассредоточение авиации...

Вдумайтесь сами: направляется директива, что может произойти внезапное нападение. Но если оно может произойти, то какое же оно внезапное? Тем не менее формулировка "в результате внезапного нападения" вошла в обиход. На самом деле наша разведка - внешняя, военная - свою миссию по информированию руководства о начале войны выполнили.

Вот что представляет из себя сборник "Агрессия". Пусть сами люди судят на основании прочитанных документов, что знало политическое руководство, насколько адекватны были меры, которые были приняты.
Ползла информация: завтра - война

Российская газета: Я смотрю, вы даже не правили орфографию и запятых не расставляли. К примеру, везде "финская кОмпания", через "о", а не "а".

Лев Филиппович Соцков: И фамилии некоторых известных лиц мы тоже не писали на наш сегодняшний лад. Пусть останется так, как было, и в этом тоже - дух эпохи. Столько людей нам помогало, стараясь, жизнями рискуя, нас информировать. И приходили от них хорошие, дельные сведения, которые не допускали двойных толкований.

РГ: В некоторых документах вы называете псевдонимы агентов, в некоторых - сплошные пропуски.

Соцков: Кое-кто, например, "Старшина", "Корсиканец", были хорошо известны Сталину, по крайней мере их псевдонимы. Некоторые имена мы снимали.

РГ: Знаете, что неожиданно производит громадное впечатление? Даже не похищенные нашими великими агентами типа Филби суперсекретные документы. И не донесения из заграничных резидентур, в которых точность поразительная. А посланные весной 1941-го спецсообщения НКГБ из Украины, Белоруссии о передвижении немецких войск в районе наших границ. Они такие лаконичные, конкретные, доступные для понимания. И школьнику видно: на страну надвигается чужая могучая лавина. Какая уж тут паника или дезинформация, и без, извините, "Корсиканца", картина абсолютно ясная. Неужели Сталин не понимал, вот она - война, подобралась уже к самому к порогу?

Соцков: Что вам сказать? Создается впечатление, что Сталин больше всего боялся обвинений в развязывании войны, в первом шаге. Предложения об упреждающих мерах были, но все они Сталиным отклонены. Немцы у нашей границы. Значит, можно ударить. Но тогда мы - агрессоры, и могла бы идти речь об антигитлеровской коалиции? Мы стояли перед угрозой на два фронта - с Германией и Японией. Это потом, когда у немцев не стало получаться на Восточном фронте, японская угроза отпала. И все же все проводившиеся военные учения в районе Западного фронта на Украине и в Белоруссии имели в качестве противника Германию. Во время последних учений в 1941 году "синих" и "красных" "синими" были немцы. Сомнеиий ни у кого не было. Все, что происходило, начиная с 1938 года, - англо-французский договор, англо-польский договор, франко-польский договор, франко-советский договор, англо-советские переговоры - были против какого противника? Собирались воевать против немцев. Было очевидно: войне быть. Но опять-таки соревновались, где начнется - на Западе, на Востоке. И второе: видимо, Сталин настолько боялся обвинения в агрессии и трудностей, которые возникнут, что игнорировал разведсообщения. Когда даже день нападения был назван, авиацию не рассредоточили. А морской флот, по распоряжению его руководителя, рассредоточить успели, и он понес минимальные потери, Чего гадать? Командующего Западным фронтом генерала Павлова расстреляли, но это ничего не меняет. В душу ушедшего Иосифа Виссарионовича, не оставившего ни воспоминаний, ни записок, мы уже не влезем. Я же, не вторгаясь в епархию моих коллег из Главного разведывательного управления, приведу хрестоматийный факт. Когда немцам назвали день нападения, два их перебежчика с двух разных фронтов переплыли реку и сообщили даже точное время. И все равно...Хотя на серьезнейшей телеграмме из Рима наложил резолюцию: информировать наркома Тимошенко.

РГ: Информировали. И что?

Соцков: Когда я работал над этими документами, то удивлялся также как и вы. Ну, что еще нужно? Что и как надо докладывать, если со всех сторон ползет одна и та же информация "завтра - послезавтра".

РГ: Мы слышали о "Красной капелле", Зорге, "Кембриджской пятерке", предупреждавших о войне. Но из книги "Агрессия" виден такой труд самых разных разведчиков и агентов из многих стран... Будут ли когда-нибудь рассекречены их имена?

Соцков: Нет. Это - наше правило. Некоторые - антифашисты из "Красной капеллы" или Филби, Маклин... - волею судьбы известны, другие так и останутся под своими оперативными именами. Мы никогда и никого не подводили.

РГ: И все же эти люди заслужили благодарности.

Соцков: Согласен. И мы упоминаем некоторых из них, пусть под оперативными псевдонимами, в книге. Это все, что возможно для них сделать. Иногда наталкиваешься на очень интересное дело, а в нем есть наша государственная награда, заслуженная этим человеком, - "За выдающиеся заслуги ...". Редко, однако бывает.

РГ: И человек получал эту награду? Или, как однажды мне рассказывали, агенту привезли коробочку с орденом, он подержал награду в руках и ее отвезли обратно в СССР. И это уже удача?

Соцков: Ну, да. Только так и редко. А что делать? Обычно нашему помощнику об этом сообщалось. Агенты не были и не будут никогда раскрыты. Таковы правила игры, тут ничего не поделаешь. Но если оказался здесь, в Москве, то все награды вручались председателем, носили их с гордостью.

РГ: Хорошо, перейдем к иной теме: Сталин на разведчиков гневался: вы сто раз сообщали о нападении. Кое-кто из современных историков упрекают нашу внешнюю разведку в том, что назывались разные даты.

Соцков: Очень хорошо, что было именно так. Сроки на самом деле менялись. Из документов, с которыми вы познакомились, видно, что Гальдер (генерал-полковник, начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта. - Н.Д.) предлагал 15 мая, потом перенесли на 25-е, и даже дату эту затвердили. Но началось восстание в Югославии, и Гитлер не хотел начинать, когда Балканы восстали, хотя царь Павел был готов сотрудничать с немцами. И 25 мая тогда зарубили, передвинули сразу на месяц вперед. И, что вполне естественно, об этих новых сроках нападения сообщали.

РГ: В этой книге много абсолютно нового. Даже английский премьер Чемберлен, который у нас - и заслуженно - всегда в черных красках, вдруг предстает в донесениях несколько по-новому. Приводятся его слова о необходимости расширения сотрудничества с французами, о расширении связи между двумя генштабами, о совместных демаршах, которые необходимо сделать в Берлине. И передал их французский источник с переговоров, которые проходили на лондонской Даунинг стрит. Гложила Чемберлена совесть, видно, понимал, что предал Чехословакию и ошибся. И потом мелькают его оценки Советского Союза - тоже отнюдь не уничижительные. Ракурс - необычный.

Соцков: Мы ничего не утаивали.

РГ: Лев Филиппович, держу в руках ваш труд - 576 страниц и позволю себе спросить: сколько же время ушло на эту кропотливейшую работу? И как все это делалось?

Соцков: На это ушло много лет. Постепенно, ибо наш архив для научной деятельности не предназначен. Никто и никогда не думал, что когда-то эти документы потребуются для использования. Во-первых, уничтожали все подлинники.

РГ: Но почему?

Соцков: Из соображений безопасности - английские, германские документы - уничтожались. Считалось так - зачем?

РГ: Хотя бы ради людей, которые под дамокловым мечом нам все это передавали.

Соцков: Все, что касалось оперативной деятельности, - в оперативных делах есть. Как этих людей приобщали в работе, как все это развивалось, как решались те или иные оперативные проблемы. А переданная информация - к чему ее накапливать. Теперь сунулись, и начался поиск. Но переводы оставались. Наши высшие руководители иностранных языков не знали. И если спрашивают у меня английский текст, то я отвечаю: обращайтесь в Форин Офис. Боялись, что на документах могут быть какие-то отметки, которые могут вывести на след - откуда утечка. То есть, на источника. А искать документы было очень тяжело, потому что расползались они по рабочим делам, по агентурно-наблюдательным, по делам информационным. Но полазили, извлекли все, что можно.

РГ: Сейчас изучаю историю Кима Филби. Перелопатил книги на русском, на английском. И какое-то впечатление, что "Кембриджская пятерка" - название условное. Пятерка или семерка, и Кембриджская - были же и есть и другие знаменитые британские учебные университеты. Даже в открытой печати вдруг всплывают фамилии, которые в состав той самой "пятерки" не входили.

Соцков: Тут, не вдаваясь в подробности, я соглашусь, что, конечно, все это довольно условно.

РГ: Лев Филиппович, мы знаем вас как автора книг по истории разведки. Но, похоже, чистому историку до генерал-майора не дослужится. Нельзя ли несколько строк из биографии?

Соцков: Я в разведке очень давно - больше полувека. Это тяжелый труд. У каждого разведчика своя судьба. У одного - высокий результат, у другого - пониже. Что совсем не значит, будто один работал хорошо, а другой - плохо: разные условия, разные ситуации. Приобрести человека, заставить его служить иностранному государству вещь сложная. Сделаем сноску на то, что когда возникла опасность победы Третьего рейха, то многие к нам пришли сами. Сейчас обстановка меняется, и работать становится еще более сложно. Разведка, надеюсь это понимают, тот инструмент, без которого государству, которое претендует на какую-то роль в международных делах, не обойтись. Надо защищать свои интересы - значит надо располагать эффективной разведывательной службой. Работать в такой Службе - большая честь, но предупреждаю сразу: миллионером вы там не станете.

РГ: А как началась разведка для вас? И в какой момент, трудясь над этой книгой, вы поняли весь масштаб той работы, что проделали ваши старшие коллеги перед войной? И всю ту трагедию сталинского неверия, непонимания, нежелания принять неизбежное. Все то, что поставило страну на самый край.

Соцков: 22 июня 1941 г. был я школьником десяти лет. И, не скажу ничего оригинального, в хороший и ясный воскресный день мы гоняли в футбол. А у громкоговорителя у небольшого стадиона рабочего поселка в Ульяновске собирались люди: заговорил Молотов... Потом я учился в ИМО, специализировался по Германии, имел возможность слушать многих выдающихся ученых, политических деятелей. Все это впитывалось, да и читал все, что только можно было достать на эту тему. А после института сразу же был взят в разведку, попал в Берлин и работал помощником у Александра Михайловича Короткова.

РГ: Одного из знаменитейших советских разведчиков, "короля нелегалов", как его называли, и специалиста именно по Германии.

Соцков: Правильно. Поэтому прошел школу дай Бог каждому. И знал достаточно много, мой подход, мои взгляды формировались годами. А закончил активную службу и занялся исследованием архивных материалов. Здесь и раскрылась картина во всей полноте - огромное количество информации, добытой разведкой перед началом войны. Мы - современники войны. Не хотелось бы, чтобы память о ней, о ее начале ушла из жизни. И, по-моему, решение извлечь, собрать, опубликовать все документы, с 22 июня 1941-го связанные, верное. У меня получилась такая трилогия: книги по довоенной Прибалтике, по Польше и "Агрессия" по нападению на СССР.

РГ: Читал все три, но "Агрессия" для массового, как говорят, читателя более понятная.

Соцков: Так это естественно, в ней не только большая политика - наша жизнь и колорит времени.

 Отправлено: 01.07.10 16:36. Заголовок: ВРЕМЯ НОВОСТЕЙ//«Ввиду создавшегося чрезвычайного положения...»

«Ввиду создавшегося чрезвычайного положения...»
версия для печати
30 июня 1941 года совместным постановлением президиума Верховного совета (ВС) СССР, Совета народных комиссаров (СНК) СССР и центрального комитета ВКП(б) был образован Государственный комитет обороны (ГКО), сосредоточивший в своих руках «всю полноту власти в государстве». ГКО осуществлял все государственное, военное и хозяйственное руководство в стране, руководил работой государственных органов, ведомств и учреждений, направлял их усилия на всемерное использование материальных, духовных и военных возможностей страны для достижения победы, решал вопросы перестройки экономики, мобилизации людских ресурсов для нужд фронта, подготовки резервов для вооруженных сил и промышленности, эвакуации промышленных объектов, восстановления народного хозяйства.

«Беспрекословно выполнять решения ГКО»

В первые дни Великой Отечественной войны соединения вермахта предприняли наступление на протяжении от Баренцева до Черного моря. В течение недели после нападения на Советский Союз противник захватил часть Литвы, Латвии и Белоруссии, некоторые районы Западной Украины. Немецкая авиация наносила бомбовые удары по Риге, Могилеву, Киеву, Смоленску, Одессе, Севастополю, Мурманску.

В этих условиях требовалось перестроить на военный лад работу государственного аппарата. Зарождавшаяся в СССР в 20-е годы административно-командная система управления, основой которой являлась «чрезвычайщина» (использование методов судебного и внесудебного принуждения), с началом войны получила новый импульс развития.

В июне 1941 -- декабре 1942 года был принят ряд нормативных правовых актов, созданы чрезвычайные органы управления, расширены полномочия военных властей и правоохранительных органов, весь уклад общественной жизни был подчинен интересам фронта. Принимались меры для «повышения организованности, исполнительности и дисциплины» в государственных органах и управленческом аппарате, Красной армии, колхозах и совхозах, на промышленных предприятиях и объектах транспорта.

Широко применялось идеологическое воздействие на население и военнослужащих Красной армии через партийные, политические и общественные организации, наряду с ним использовались методы принуждения. «Ввиду создавшегося чрезвычайного положения и в целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу, вероломно напавшего на нашу Родину» 30 июня 1941 года президиум ВС СССР, Совет народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) «признали необходимым создать Государственный комитет обороны». «Все граждане и все партийные, советские, комсомольские и военные органы» были обязаны беспрекословно выполнять решения и распоряжения ГКО. Первоначально в состав ГКО вошли Иосиф Сталин (председатель), Вячеслав Молотов (заместитель председателя), Климент Ворошилов, Георгий Маленков и Лаврентий Берия. В феврале 1942 года в состав ГКО введены Анастас Микоян, Николай Вознесенский и Лазарь Каганович, в ноябре 1944 года место Климента Ворошилова в составе ГКО занял Николай Булганин. ГКО не имел собственного аппарата и руководил через аппараты СНК СССР и ЦК ВКП(б). Проекты постановлений и распоряжений прорабатывались в соответствующих наркоматах и ведомствах. За каждым членом ГКО закреплялся определенный участок государственных дел: Молотов -- производство танков, Микоян -- снабжение фронтов, Берия -- бесперебойное обеспечение нефтью...

Все постановления и распоряжения ГКО имели силу и статус законов военного времени, обязательных для исполнения на всей территории Советского Союза. Военные, государственные, партийные, общественные организации и граждане страны были обязаны принимать на себя те обязательства, которые указывались в решениях ГКО. Комитет назначал и смещал высшее военное командование, решал все военно-стратегические вопросы, обеспечивал государственную безопасность. За время работы (до ликвидации 4 сентября 1945 года) ГКО принял 9971 постановление и распоряжение. Большое внимание уделялось формированию новых частей и соединений Красной армии, совершенствованию форм и методов руководства армией, ее тыловому обеспечению, противовоздушной обороне и развитию партизанского движения. За выполнением военных заказов устанавливался жесткий административный и партийный контроль.

"Против трусов, паникеров, дезертиров"

Стремительное продвижение германских частей в глубь территории СССР, направление в тыл Красной армии десантов и диверсантов противника отрицательно влияли на настроения населения, а также на психологическое состояние Красной армии. Среди командного состава нередко возникали растерянность и паника, в окружении и плену оказались сотни тысяч советских военнослужащих. В таких условиях на фронт направлялись новые, наспех сформированные, недостаточно подготовленные и слабо вооруженные дивизии народного ополчения. Начали действовать истребительные батальоны, в тылу немецких войск зарождалось партизанское движение.

Уже в начале июля руководству страны стало ясно, что основные интересы разведывательно-диверсионных служб Германии направлены на Москву и Ленинград, противник будет стремиться захватить советскую столицу в кратчайшие сроки, и в ближайшее время части вермахта могут оказаться у стен Москвы. 9 июля ГКО принял постановление по борьбе с десантами и диверсантами противника в Москве и прилегающих районах. В столице и пригороде было сформировано 35 истребительных батальонов численностью до 500 человек (включая 15 чекистов) в каждом. Истребительные батальоны создавались для борьбы «с десантами и диверсантами противника... возможными контрреволюционными выступлениями», организации «патрульной службы и оказания содействия органам милиции в поддержании общественного порядка во время воздушной тревоги, установления тщательного наблюдения в районах возможной высадки десантов и диверсантов противника». Бойцы истребительных батальонов освобождались от мобилизации в Красную армию и призыва в народное ополчение.

Тем временем противник продолжал приближаться к Москве. 16 июля 1941 года ГКО принял постановление о Можайской линии обороны. Спешно формируются десять дивизий народного ополчения, целью которых являлась «защита Москвы на линии Можайск, а их дислокация -- Можайская линия».

Для того чтобы объяснить населению, почему части Красной армии не могут защитить свою территорию и продолжают отступать, Сталин и его окружение прибегли к испытанному еще в 1937--1938 годах способу -- выявлению и разоблачению «заговорщиков» среди генералов Красной армии.

16 июля ГКО принимает постановление «об аресте и предании суду военного трибунала бывшего командующего Западным фронтом генерала армии Павлова Д.Г., бывшего начальника штаба Западного фронта генерал-майора Климовских В.Е. и других». В постановлении ГКО отмечалось, что хотя «части Красной армии в боях с германскими захватчиками в большинстве случаев высоко держат знамя Советской власти и ведут себя удовлетворительно, а иногда прямо геройски, отстаивая родную землю от фашистских грабителей...отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих от обнаглевшего противника». ГКО призывал «принимать строжайшие меры против трусов, паникеров, дезертиров», которые «хуже врага, ибо не только подрывают наше дело, но и порочат честь Красной армии». Расправа с «паникерами, трусами и дезертирами» объявлена «священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной армии». Командование Западного фронта было обвинено «в трусости, бездействии, отсутствии распорядительности, развале управления войсками, сдаче оружия противнику без боя и самовольном оставлении боевых позиций».

Характер постановления ГКО не оставлял надежд на объективное следствие и независимое судебное разбирательство. В обвинительном заключении, которое было готово уже 21 июля, отмечалось: «Павлов признал, что в заговорщических целях не готовил к военным действиям вверенный ему командный состав, ослабляя мобилизационную готовность войск округа, и из жажды мести за разгром заговора открыл фронт врагу». Однако на следствии Павлов говорил другое: «Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам... Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было. Я также невиновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию». Тем не менее 22 июля Военная коллегия Верховного суда приговорила Павлова, Климовских и других военачальников, проходивших по этому делу, к высшей мере наказания -- расстрелу с конфискацией имущества. Приговор приведен в исполнение в тот же день (31 июля 1957 года все они реабилитированы).

Для централизации органов управления 17 июля постановлением ГКО 3-е управление (военная контрразведка) Наркомата обороны (НКО) было преобразовано в управление особых отделов и передано в состав НКВД СССР. Особые отделы обладали широкими полномочиями: «борьба с изменой Родине, шпионажем, предательством, дезертирством и преступной деятельностью в частях Красной армии, информирование руководства страны о реальном положении дел на фронте и в тылу, правильности действий командиров, явлениях, мешавших укреплению обороноспособности». Особые отделы имели право ареста дезертиров, а в необходимых случаях «уничтожения предателей, шпионов и дезертиров, их расстрела на месте». 20 июля указом президиума ВС СССР Наркомат внутренних дел (НКВД) и Наркомат государственной безопасности (НКГБ) объединены в единый Наркомат внутренних дел СССР. 8 августа постановлением президиума ВС СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин назначается «Верховным главнокомандующим всех войск рабоче-крестьянской Красной армии и Военно-морского флота».

В целях борьбы «с паникерами, трусами, пораженцами, самовольно оставлявшими позиции без приказа высшего командования» 12 августа 1941 года Сталин подписал приказ наркома обороны СССР, в котором разрешил военным советам действующих армий «предавать суду военного трибунала лиц среднего и старшего начсостава до командира батальона включительно».

Действующая армия несла потери и нуждалась в пополнении. 13 августа ГКО ставит задачи перед Главным управлением формирования и комплектования (Главупраформ) Красной армии и командующими войсками военных округов «повседневно заниматься формированием маршевых батальонов и бесперебойным пополнением частей действующей армии боеспособными маршевыми батальонами». Документы свидетельствуют, что на фронте не хватало ни людей, ни оружия. ГКО требовал от «командующих фронтов и армий, командиров дивизий организовать сбор оружия на фронте и доносить каждую пятидневку начальнику Главупраформа о количестве собранного оружия с тем, чтобы собранное оружие обратить на вооружение прибывающих невооруженных маршевых батальонов... командующим войсками округов представлять каждую пятидневку отчет начальнику Главупраформа о ходе развертывания существующих запасных бригад, формирования новых запасных бригад и маршевых пополнений и немедленно -- об отправке маршевых батальонов». О ходе формирования маршевых батальонов и отправке их в действующую армию каждые пять дней докладывалось лично Сталину. 13 августа ГКО постановил «сформировать с 15 августа по 31 декабря 1941 года 2 тыс. маршевых батальонов численностью 2 млн человек, из них не менее 750 тыс. вооруженных».

В условиях продолжавшегося отступления 16 августа Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов, Семен Буденный, Климент Ворошилов, Семен Тимошенко, Борис Шапошников и Георгий Жуков подписали приказ Ставки Верховного главнокомандующего (ВГК) №270, до сих пор вызывающий острые дискуссии. В приказе подчеркивалось, что большинство частей Красной армии, «их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой прямо героически». Приводились примеры, когда части Красной армии, даже попав в окружение, сохраняли дух стойкости и мужества, не сдавались в плен, старались выйти из окружения. В то же время отмечалось, что «за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу, отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам» -- попали в плен командующий 28-й армией генерал-лейтенант Владимир Качалов, командующий 12-й армией генерал-лейтенант Павел Понеделин, командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Николай Кириллов. В приказе подчеркивалось, что «члены военных советов армий, командиры, политработники, особотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качалову, Понеделину, Кириллову и другим сдаться в плен врагу». (Качалов Владимир Яковлевич не сдался в плен, а погиб в бою 4 августа 1941 года; Понеделин Павел Григорьевич 7 августа 1941 года под Уманью был пленен и до конца войны находился в плену, был арестован 30 декабря 1945 года Военной коллегией Верховного суда СССР и 25 августа 1950 года приговорен к высшей мере наказания, в тот же день расстрелян, реабилитирован 29 февраля 1956 года; Кириллов Николай Кузьмич 10 августа 1941 года был пленен и до конца войны находился в плену, арестован 30 декабря 1945 года Военной коллегией Верховного суда СССР, 25 августа 1950 года приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян, реабилитирован 29 февраля 1956 года.)

"Уничтожить путем подрыва"

В начале октября германские войска прорвали фронт и окружили пять советских армий в районе Вязьмы, изготовившись к броску на Москву. Резервов, способных остановить противника, в распоряжении Ставки ВГК фактически не осталось. Это во многом объяснялось ошибками, допущенными Ставкой и командованием фронтов в построении обороны, неопытностью многих командующих и начальников штабов фронтов и армий.

8 октября 1941 года ГКО «в связи с создавшейся военной обстановкой» для проведения «специальных мероприятий по предприятиям Москвы и Московской области» постановил организовать «пятерку» в составе: заместитель наркома внутренних дел Иван Серов (руководитель), начальник Московского управления НКВД М. Журавлев, секретарь Московского горкома ВКП(б) Георгий Попов, секретарь Московского областного комитета ВКП(б) Борис Черноусов и начальник Главного военно-инженерного управления Наркомата обороны Леонтий Котляр. Уже на следующий день был составлен список из 1119 объектов, подлежащих уничтожению (здания ряда наркоматов, центральный телеграф, почтамт, вокзалы, мосты, академии, тюрьмы, жилые и административные здания, в т.ч. Большой театр, гостиница «Москва», храм Богоявления в Елохове, дом приемов МИД СССР). «412 предприятий, имевших оборонное значение или частично работавших на оборону» предполагалось уничтожить путем подрыва. «707 предприятий необоронных наркоматов предлагалось ликвидировать путем механической порчи и поджога». При каждом райкоме ВКП(б) Москвы были созданы «тройки» (секретарь райкома ВКП(б), начальник районного отдела НКВД и представитель инженерных частей Красной армии), проводившие необходимые расчеты на проведение специальных мероприятий. (Мероприятия по разминированию объектов, готовившихся к уничтожению в Москве, проводились с декабря 1941 по март 1945 года. Однако часть взрывчатых веществ, заложенных в фундаменте гостиницы «Москва», оставалась неизвлеченной до июля 2005 года.)

12 октября в связи с «необходимостью наведения жесткого порядка на тыловых участках фронта, прилегающих к Москве» ГКО поручил НКВД СССР «взять под особую охрану зону, прилегающую к Москве с запада и юга по линии Калинин--Ржев--Можайск--Тула--Коломна--Кашира». Начальником охраны Московской зоны был назначен Иван Серов, в его подчинение передавались «расположенные в зоне войска НКВД, милиция, истребительные батальоны и заградительные отряды».

В октябре 1941 года ГКО принял несколько постановлений о формировании стрелковых бригад и дивизий, однако для того, чтобы их подготовить и вооружить, требовалось определенное время. К середине октября противник приблизился к Москве на 80--100 км, и 15 октября ГКО поручил Молотову «заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев» (Л. Кагановичу поручалось обеспечить подачу составов для миссий, а Л. Берии -- организовать их охрану).

Из Москвы эвакуировались президиум ВС СССР, советское правительство во главе с заместителем председателя СНК Молотовым, отдельные управления НКО и НКВМФ (Наркомат Военно-морского флота). В случае прорыва противника в Москву Берии и Щербакову поручалось «произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, и всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию)».

Из-за спешной и неорганизованной эвакуации из Москвы, минирования крупнейших заводов, электростанций, мостов в столице началась паника. 16 и 17 октября на ряде промышленных предприятий Москвы и области «со стороны отдельных рабочих зафиксированы анархистские проявления (захват вещей и автомашин эвакуированных, продуктов питания и спирта, хищение промышленных товаров, требование выдачи денег из касс предприятий, избиение должностных лиц, возмущение в связи с минированием предприятий и т.п.)».

ГКО мгновенно отреагировал на информацию НКВД СССР и 19 октября призывал всех трудящихся столицы «соблюдать порядок и спокойствие, оказывать всяческое содействие Красной армии, оборонявшей Москву». «В целях максимальной мобилизации всех сил и средств для обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности в Москве и прилегающих к городу районах» с 20 октября ГКО вводит осадное положение. Запрещалось «всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до пяти часов утра». Нарушителей порядка предлагалось «немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

В конце октября -- начале ноября наступление немецких войск было остановлено. Первые успехи на фронте и освобождение частями Красной армии ранее оккупированных противником территорий позволили освободить из плена и окружения большое количество военнослужащих. Но их ждало нелегкое испытание. По мнению Л. Берии, всех лиц, освобожденных из плена, необходимо было тщательно проверить и выяснить обстоятельства попадания их в плен или в окружение. 27 декабря 1941 года ГКО постановил в каждой общевойсковой армии создать сборно-пересыльные пункты (СПП), на которые направлять «бывших военнослужащих Красной армии, находившихся в плену и в окружении» для их проверки (фильтрации) особыми отделами НКВД и выявления среди них «изменников Родины, шпионов, предателей и сомнительных лиц».

К чрезвычайной мере, основывавшейся на принуждении и направленной на «укрепление порядка и повышение дисциплины в войсках», относилось формирование штрафных батальонов и рот, а также заградительных отрядов в соответствии с подписанным 28 июля 1942 года Сталиным приказом НКО СССР №227. Приказ предписывал: «сформировать в пределах армии три-пять хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать в случае паники и беспорядочного отхода неустойчивых дивизий расстреливать на месте паникеров и трусов и тем самым помочь честным бойцам дивизии выполнить свой долг перед Родиной». (После того как Красная армия перешла в наступление, необходимость в деятельности заградительных отрядов отпала, и приказом НКО СССР от 24 октября 1944 года все они были расформированы.)

Несмотря на то что ГКО в течение 1942 года принимал меры по формированию новых частей и соединений, улучшению обученности маршевого пополнения, мобилизации девушек в части ПВО и ВМФ, замене ими красноармейцев в частях связи, резервов катастрофически не хватало. 20 декабря 1942 года ГКО принял постановление об обеспечении Красной армии людскими ресурсами. Перед начальником Главупраформа ставится задача «призвать до 15 января 1943 года на военную службу всех граждан мужского пола, родившихся в 1925 году». Исключение составляли лица, работавшие на предприятиях наркоматов отраслей промышленности, а также учащиеся ремесленных училищ и школ ФЗО, которых предполагалось призвать в июне-июле 1943 года, заменив их к тому времени «негодными к военной службе, нестроевыми и женщинами». ГКО требовал сократить постоянный состав академий, курсов усовершенствования, военных училищ, запасных частей и передать высвобождаемый личный состав в действующую армию.

ГКО обязал «НКВД (т. Берия) и прокурора Союза (т. Бочкова) пересмотреть до 25 января 1943 года в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД заключенных мужчин в возрасте до 40 лет, осужденных за бытовые и имущественные преступления, с целью досрочного освобождения и передачи в армию 30 тыс. человек, годных к несению строевой службы». Комиссии при СНК СССР по предоставлению отсрочек совместно с Главупраформом до 1 февраля 1943 года предписано пересмотреть «все предоставленные ранее военнообязанным отсрочки от мобилизации с целью высвобождения для военной службы не менее 200 тыс. человек, годных к строю, в возрасте до 40 лет, за исключением лиц, работающих на предприятиях отраслей промышленности...»

21 января 1943 года ГКО разрешил «командующим фронтов использовать для пополнения действующих армий часть бывших военнослужащих, находившихся в плену и окружении противника, после надлежащей их фильтрации в армейских и фронтовых сборно-пересыльных пунктах».

"Решение окончательное и обжалованию не подлежит"

Уже в первые дни войны на захваченных противником территориях попали под оккупацию миллионы советских граждан, среди них значительная часть семей воинов Красной армии. 30 августа 1941 года Берия в директиве, направленной всем начальникам особых отделов фронтов и армий, потребовал «усилить оперативную работу среди военнослужащих, семьи которых находились на занятой противником территории, взять под наблюдение лиц, интересовавшихся фашистскими листовками», немедленно арестовывать тех, у кого окажутся спрятанные фашистские листовки, служившие пропуском для перехода к врагу, а также тщательно расследовать каждый случай измены, выявляя сообщников и укрывателей. 8 сентября главный военный прокурор Красной армии подтвердил полномочия особых отделов на арест дезертиров и лиц, возвратившихся из плена.

В условиях военного времени в тюрьмах НКВД находилось много заключенных, приговоренных к высшей мере наказания и ожидавших утверждения приговоров высшими судебными инстанциями. 17 ноября 1941 года ГКО дал разрешение НКВД СССР привести в исполнение приговоры военных трибуналов округов и других судебных органов, не дожидаясь утверждения приговоров, а также предоставил «особому совещанию при НКВД СССР право с участием прокурора СССР по возникающим в органах НКВД делам о контрреволюционных и особо опасных преступлениях против порядка управления СССР выносить соответствующие меры наказания вплоть до расстрела». Вслед за этим последовало разъяснение, как следует выполнять постановление ГКО, которое 21 ноября Берия направил по всей территории СССР: «Впредь без всякого исключения законченные следствием дела» о контрреволюционных и особо опасных преступлениях направлять на рассмотрение особого совещания при НКВД СССР. «Решение особого совещания считается окончательным и обжалованию не подлежит».

24 июня 1942 года ГКО установил, что «совершеннолетние члены семей (военнослужащих и гражданских лиц), осужденных судебными органами или особым совещанием при НКВД СССР к высшей мере наказания за измену Родине, шпионаж в пользу Германии и других воющих с нами стран, переход на сторону врага, предательство или содействие оккупантам, службу в карательных или административных органах немецких оккупантов на захваченной ими территории и за попытку измены Родине и изменнические намерения, подлежали аресту и ссылке в отдаленные местности СССР сроком на пять лет». ГКО постановил, что «членами семьи изменника Родины считаются: отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником Родины или находились на его иждивении к моменту совершения преступления или к моменту мобилизации в армию в связи с началом войны».

Чрезвычайные методы управления, использовавшиеся ГКО в условиях военного времени, особенно на первом этапе Великой Отечественной, явились продолжением политической традиции, закрепившейся в советском руководстве к 30-м годам. Эта традиция в значительной мере обусловила применение мер принуждения для решения стратегических и тактических задач.
Василий ХРИСТОФОРОВ, доктор юридических наук