Отправлено: 07.11.04 15:32. Заголовок: Полит.ру//Акунин: Пожалуй, немножко попахивает Николаем Палкиным. Во всяком случае, в Бенкендорфах и Уваровых недостатка нет.

Григорий Чхартишвили: «Согласимся на завинчивание гаек и будем жить дальше, как жили...»
Интервью с писателемВ издательстве «КоЛибри» вышла книга «Кладбищенские истории» — новый проект Григория Чхартишвили / Бориса Акунина. «Полит.ру» публикует текст интервью с автором нового бестселлера. Беседу вел Филипп Дзядко.

Вы однажды заметили, что Б. Акунин родился, потому что в России не хватало беллетристического жанра. Появление «Кладбищенских историй» — это тоже определенное заполнение лакуны?

Нет, это просто книжка, которую я давно хотел написать.

Кого бы Вы назвали сегодняшним достойным литературным авторитетом, и как Вы относитесь к громким литературным именам последнего времени — Сорокину, Пелевину, Улицкой…

Хорошо отношусь ко всем троим. И с интересом читаю. За Людмилу Улицкую мне несколько обидно, по-моему наши критики ее недооценивают и принижают смысл ее творчества. Это вовсе не «женская проза», а просто хорошая литература, только написанная без натужности и претензий. В целом же судить о состоянии современной русской литературы я не взялся бы — недостаточно много читаю.

Изменилась ли сегодня роль литературы?

У нас? Ну конечно. Литература в России впервые за 200 лет перестала быть Важным Государственным (или Антигосударственным, что одно и то же) Делом. Кошмар Владимира Ильича осуществился: писатель пописывает, читатель почитывает. И слава богу. При этом мы все равно остаемся литературной страной, такова уж наша родословная.

Следите ли Вы за литературными премиями и влияет ли решение жюри на круг Вашего чтения? Как Вы относитесь к русскому «Букеру»?

Не слежу. Не влияет. К «Букеру» и вообще ко всем литературным премиям отношусь очень хорошо, хочу чтобы их было побольше и чтобы суммы призов всё время возрастали. Я читал, что в Германии чуть ли не 20 тысяч всякого рода премий и грантов для литераторов. Вот бы и нам так.

Что Вы думаете о значении толстых журналов сегодня, читаете ли Вы их с? Возможно ли их возрождение? В чем секрет «Иностранной литературы», которая несмотря на огромный рынок зарубежной литературы и сейчас сохраняет своего читателя?

Толстые журналы просматриваю по Интернету. Если читаю, то кое-что в петитных отделах. Насчет возрождения… Тут два аспекта: финансовый и кадровый. Издание литературного журнала дело заведомо убыточное. «Толстякам» вряд ли возродиться удастся без поддержки государства, благотворительных фондов или издательских концернов (которые когда-нибудь наконец сообразят, что это дело для книгоиздания полезное и перспективное, а затраты не столь уж велики). Ну и свежая кровь, конечно, нужна. Очень уж там в редакциях всё окоченело. «Иностранная литература» — особый случай. У этого журнала традиционные контакты с писателями и литагентствами всего мира, есть возможность выбирать лучшее, да и переводческая школа у нас с хорошими традициями.

Сохраняет ли свою актуальность тема «художник и власть»?

К сожалению, она снова становится актуальной. Боюсь, власть не даст художнику оторваться от общества.

Как и в прежних книгах, в «Кладбищенских историях» речь так или иначе идет о том, как связаны различные времена. Какая эпоха «ближе» всего к эпохе 2000-х годов, на что похож режим Путина?

Прямых аналогий не вижу. Пожалуй, немножко попахивает Николаем Палкиным. Во всяком случае, в Бенкендорфах и Уваровых недостатка нет.

В одном из интервью директор издательства «КоЛибри» Сергей Пархоменко сказал, что в условиях тотального контроля над СМИ, именно книга волей-неволей начинает приобретать значение площадки свободной общественной жизни… Согласны ли Вы с этим?

В смысле свободы выражения я больше надеюсь на интернет-пространство, чем на книги. В конце концов, бумажных издателей гораздо легче прижучить, чем интернетных, которые в конце концов могут находиться и вне пределов отечественных хватательно-прижимательных органов.

Вы родились в Грузии. Как Вы оцениваете то, что происходит там сегодня?

Именно что родился. Но никогда там не жил. Ничего про жизнь в Грузии не знаю. Кажется, она не сахар.

Главная тема новой книги — тема смерти. Как изменилось отношение к смерти по сравнению с советской эпохой? Не здесь ли ключ к изменению в общественном сознании?

Вряд ли. Смерть она какая была, такая и есть: одна и у каждого своя. Если Вы имеете в виду отношение к чужой жизни и чужой смерти, то этот продукт у нас никогда особенно высоко не ценился.

Меняется ли отношение к смерти в последнее время — в «эпоху терроризма», когда смерть оказывается запрограммировано-внезапной и при этом публичной?

Не думаю, что страну, в памяти которой живы гражданская война, сороковые-роковые и ГУЛАГ, можно сильно потрясти захватом школы, театра или больницы. Мы ведь не благодушные американцы. Ну, поохаем, поужасаемся, согласимся на завинчивание гаек и будем жить дальше, как жили.

Продолжится ли серия детективов о Фандорине? Или новая книга открывает новую серию- серию «диалогов» Б. Акунина с Григорием Чхартишвили?

Нет, какая серия диалогов, что вы. Это был бы прямой путь в Кащенко. Шутка, повторенная дважды, превращается в занудство. А про Фандориных продолжу. И даже размножу их еще пуще. Пускай хороших людей будет больше.

В феврале должен выйти экранизированный «Турецкий гамбит», в апреле — «Статский советник»…Что приобретают и теряют книги Акунина «переведенные» на кино-язык?

Это совсем другие произведения. Я не сразу понял это. А когда понял, перестал особенно нервничать. Попадется талантливый режиссер — сюжет и герои заживут новой жизнью. Может, лучше, чем в книге. Но это будут уже не мои герои, да и история не вполне моя.

Не думали ли Вы заняться кино не только как сценарист, но как самостоятельный режиссер? И в таком случае, в каком жанре был бы это фильм?

Есть у меня один проектик. Нечто новое, прежде в кино не опробованное. Может, когда-нибудь и осуществлю. Но рассказывать об этом пока не буду.

Какой книги Вам не хватает в современной литературе?

Да всего мне хватает. Если уж совсем ломает, можно классику перечитать. А к художественной литературе у меня требование только одно: чтобы не скучно читать было. Хотя это, конечно, критерий сугубо индивидуальный. 04 ноября 2004, 14:51

 Отправлено: 11.11.04 12:31. Заголовок: Die Presse//Парламент опять состоит лишь из соглашателей, отсутствует влиятельная оппозиция, средства массовой информации снова связаны по рукам и ногам, развивается новый культ личности, происходит

«Ползучая реставрация» в России
Буркхард Бишоф

Александр Яковлев, духовный отец перестройки, видит при Путине тревожные тенденции к тоталитаризму

Если Александр Яковлев смотрит на сегодняшнюю Россию, то его взгляд хмур, как серый день поздней осени: «Над Россией снова висит облако бесстыжего чиновничьего произвола. Мы переживаем ползучую реставрацию».

Во время двух выступлений в Вене – в понедельник вечером по приглашению Австрийского института международной политики, когда он зачитал доклад в переполненном зале Венской ратуши, и во вторник во время беседы в узком кругу в отделе политики безопасности земельного министерства обороны – Яковлев представил свои оценки положения вещей в России.


Духовный отец политики перестройки и гласности, вошедший вместе с Михаилом Горбачевым в историю, видит в России Владимира Путина «тревожные тенденции к тоталитаризму». Для него это «сигналы тревоги»: страна снова движется к однопартийной системе, при которой парламент опять состоит лишь из соглашателей, отсутствует влиятельная оппозиция, средства массовой информации снова связаны по рукам и ногам, развивается новый культ личности, происходит срастание государственных и криминальных экономических структур, и по-прежнему нет независимого правосудия.


При этом, говорит Яковлев, «речи Путина звучат абсолютно либерально. Но если сравнить программу с реальной жизнью, то видно, что они друг с другом не совпадают». Вообще-то сегодняшнее российское руководство стремится к либеральным экономическим реформам. Однако в политической жизни оно одновременно все больше закручивает гайки. Меж тем опытный политический лис Яковлев, которому уже за восемьдесят, замечает: «Либерализм и тоталитаризм друг с другом не совмещаются. Из этого никогда ничего хорошего не получится».


В чем Россия нуждается, так это в основополагающей смене парадигм: «Вместо последовательности человек-государство-общество и у нас наконец должно быть так: сначала человек, потом общество, и только затем государство».


Однако главным российским злом Яковлев считает то, что страна никак не справится с историческим наследием: «России все еще не удалось отмыть себя от крови своего прошлого. Но препятствия реформам в нашей стране не будут чиниться только тогда, когда пройдет дебольшевизация».

В этой связи Яковлев требует, чтобы Ленин и Сталин посмертно предстали перед судом за преступления против человечности. Яковлев вообще считает Ленина «основным действующим лицом терроризма в ХХ веке», на счету у которого от 25 до 30 миллионов человеческих жизней. При этом он упрекает Путина в том, что тот «недооценивает всю глубину преступлений большевиков».


Тем не менее Яковлев убежден, что Россия уже сильно изменилась, настолько, что возврат к массовой системе репрессий Ленина и Сталина и новое появление ГУЛАГа уже невозможно.


Может ли авторитарная Россия однажды снова стать угрозой для Европы? Яковлев говорит: «Такая опасность равна нулю. Наш народ очень устал от войны. Боеспособность нашей армии, как показали Афганистан и Чечня, невелика. Поэтому война была бы для нас проиграна еще до начала».